Творчество Марии Максаковой, часть 3

Ранее: 1, 2.

Наибольшее удовлетворение приносит артистке роль властолюбивой армянской княгини Алмаст в одноименной опере А. Спендиарова, поставленной в филиале Большого театра в начале 30-х годов. Композитор, сам указавший на желательную для него исполнительницу этой роли, не ошибся. Он понял внутреннюю тему артистки, подлинные масштабы ее дарования, тяготеющего к большим трагедийным образам, к сильным, ярким страстям и чувствам. В опере такие роли обычно поручаются большим драматическим голосам. И надо оценить дарование и ум Максаковой, которая своим безупречно обработанным, но мягким, лирическим по тембру меццо-сопрано, достигает максимального эффекта именно в самых сильных трагических ролях, требующих от певца большого пафоса, предельного масштаба голосовых данных.

Высшие достижения

К высшим достижениям певицы, бесспорно, надо отнести раскольницу Марфу в «Хованщине» Мусоргского. Русская оперная сцена знает немало выдающихся исполнительниц этой роли. Еще на памяти людей старшего поколения — замечательная Марфа — Збруева, пленявшая своим огромным голосом и пламенным темпераментом. Я помню в этой роли Н. Обухову, с ее чудесным проникновением в душу русской женщины; великолепная Марфа — В. Давыдова. Но Максакова вносила в этот образ столько своеобразия, внутренней силы и значительности, показывала его в такой неуклонной логике развития, в такой человеческой глубине, что для меня, например, ее Марфа остается непревзойденной и незабываемой! ...Мрачной тенью вырастает высокая, строгая фигура Марфы в черном монашеском одеянии. Она защищает «лютерку» Эмму от любовных притязаний молодого князя Андрея Хованского. Андрей ненавидит и боится Марфу, не чувствуя себя в силах противодействовать ее воле, силе ее любви. И когда в исступлении страха он бросается на Марфу с ножом,— с какой ловкостью она отражает удар кинжалом, быстро выхваченным из складок одежды — со словами: «Слыхала, княже, и навыворот». Но сколько страшной, почти убийственной горечи и трагизма в спокойных интонациях Марфы, в неторопливом скупом жесте, в строгих, казалось, неподвижных чертах лица!

Затем мы видим Марфу — Максакову в роскошных аппартаментах дворца изнеженного фаворита царевны Софьи — князя Голицына. Поклон Марфы князю полон достоинства — ведь Марфа, как и Досифей, тоже из знатного рода, даром что на ней раскольничья ряса. Незабываема по тонкости и выразительности интонации фраза: «К вам, княже, ровно бы в засаду попадаешь: холопы так и рыщут». Здесь и вкрадчивая ирония, и напевность русской речи. До сих пор помнится, какой тонкой и ядовитой насмешкой звучит в устах Марфы — Максаковой слово «рыщут»! Повелительно и властно взывает Марфа к «силам потайным» — здесь целая гамма интонаций, темных, до жуткости зловещих, с предельной ясностью отмечающих смысл каждого слова. И вот новая Марфа, преображенная любовной тоской и страданием. В сцене-песне «Исходила младешенька» от куплета к куплету меняются краски, звучность голоса, нарастает чувство Марфы, достигая почти мистического экстаза на пророческих словах «Словно свечи божьи, мы с тобою затеплимся».

И, наконец, сцена «любовного отпевания» Андрея перед сожжением. Это апофеоз образа Марфы, ее любви. Здесь певица поднимается выше всего, ею же созданного. Своими вкрадчивыми интонациями, тонкими, нежными переливами, притушенными, таинственными нюансами голоса, словно истаивающего от любовного томления и сдерживаемой волей страсти, Марфа — Максакова завораживала не только Андрея. Все слушатели, затаив дыхание, следили за тонкой стройной, в белоснежном хитоне фигурой Марфы, которая с зажженными свечами в руках кружила над молодым князем, словно убаюкивая его сознание и увлекая с собой на костер. Но здесь ничего но было от мистики. Во всем этом ощущался пафос страстной любви женщины, достигшей власти над возлюбленным, любви, преодолевающей смерть... Это была победа Марфы, победа земного, испепеляющего своей силой чувства. В Марфе Максаковой ощущалось что-то от Шаляпинского начала, если под этим понимать силу сценического перевоплощения артистки и глубину ее трагического замысла, выраженного через полную гармонию звука, слова и внешнего образа. Иначе говоря, Марфа Максаковой — создание подлинного реалистического искусства, взращенного на русской оперной сцене.

Интересно, что эти черты сценического мастерства Максаковой отмечала даже буржуазная пресса во время триумфальных гастролей артистки в 30-х годах в Польше и прибалтийских республиках. «В ее пении и игре есть что-то родственное шаляпинскому,— писали газеты.— Она поет, как говорит. Никакой напряженности. Голос ее яркий, с приятным металлом, выравненный в регистрах, четкий и выразительный в произношении, точный в интонациях, гибкий по технике, поставлен на прекрасном дыхании. О М. Максаковой можно сказать, что она не играет, а живет на сцене, настолько она сливается с ролью». Эти восторги прессы вызвала Кармен Максаковой, которую певица спела тогда уже в триста четырнадцатый или триста пятнадцатый раз. Мыслящий, яркий художник, творчески активно под¬ходящий к материалу роли, Максакова умеет найти в ней свое, глубоко индивидуальное и в то же время подлинно правдивое, но всегда в точных рамках музыки. Поэтому так любят работать с Максаковой выдающиеся дирижеры и режиссеры. А. Пазовский, подчеркивая большое значение самостоятельного творчества певца в работе над партией, посвящает очень лестные и вполне справедливые строки Максаковой в связи с партией Марины Мнишек («Борис Годунов» Мусоргского): «Разве может предугадать самая подробная дирижерская разработка партитуры «Бориса Годунова»,— пишет А. Пазовский,— все то, что, например, внесла М. П. Максакова в одно из лучших своих созданий — образ Марины Мнишек, образ, в котором она с наблюдательностью истинного художника подметила многогранность и капризную изменчивость характера, с исключительным артистизмом раскрыв в нем тонкое изящество своенравной красавицы и высокомерие шляхтянки, порывы — по-своему искреннего чувства к Димитрию и расчетливость холодного ума авантюристки, охваченной тщеславными помыслами о «престоле царей московских». Вся убедительность исполнения М. П. Максаковой в том, что эти контрасты характера даются безо всякого «нажима», без подчеркнутой резкости: роль словно выгравирована мягким, но точным резцом одухотворенного мастера, воссоздающего широкую и стройную картину целого из бесчисленного множества деталей, пластичных, переливающихся одна в другую, линий.

Продолжение...